Прощание со Швабией
Орфей в аду
Раздор между чтением книг и любовью
Проклятие
СТАРЕЮЩИЙ ВАГАНТ
Нищий студент
ИСПОВЕДЬ АРХИПИИТА КЁЛЬНСКОГО
ФЛОРА И ФИЛИДА
СНЕЖНОЕ ДИТЯ
ОРДЕН ВАГАНТОВ
Доброе старое время
Завещание
Кабацкое житье
Выходи в привольный мир
Своенравная пастушка
Добродетельная пастушка
Монахиня
Любовь к филологии
Рождественская песнь школяров своему учителю
ПРАЗДНИЧНАЯ ПЕСНЯ
ДЕСЯТЬ КУБКОВ
Ложь и злоба миром правят
КОЛЕСО ФОРТУНЫ
Без возлюбленной бутылки
Вещание Эпикура
Ах, куда вы скрылись, где вы?
(перевод Л. Гинзбурга)
|
|
Во французской стороне,
на чужой планете,
предстоит учиться мне
в университете.
До чего тоскую я -
не сказать словами...
Плачьте ж, милые друзья,
горькими слезами!
На прощание пожмем
мы друг другу руки,
и покинет отчий дом
мученик науки.
Вот стою, держу весло -
через миг отчалю.
Сердце бедное свело
скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
голубая лента...
Вспоминайте иногда
вашего студента.
Много зим и много лет
прожили мы вместе,
сохранив святой обет
верности и чести.
Слезы брызнули из глаз...
Как слезам не литься?
Стану я за всех за вас
Господу молиться,
чтобы милостивый Бог
силой высшей власти
вас лелеял и берег
от любой напасти,
как своих детей отец
нежит да голубит,
как пастух своих овец
стережет и любит.
Ну, так будьте же всегда
живы и здоровы!
Верю, день придет, когда
свидимся мы снова.
Всех вас вместе соберу,
если на чужбине
я случайно не помру
от своей латыни;
если не сведут с ума
римляне и греки,
сочинившие тома
для библиотеки,
если те профессора,
что студентов учат,
горемыку школяра
насмерть не замучат,
если насмерть не упьюсь
на хмельной пирушке,
обязательно вернусь
к вам, друзья, подружки!
Вот и все! Прости, прощай,
разлюбезный Швабский край!
Захотел твой житель
увидать науки свет!..
Здравствуй, университет,
мудрости обитель!
Здравствуй, разума чертог!
Пусть вступлю на твой порог
с видом удрученным,
но пройдет ученья срок -
стану сам ученым.
Мыслью сделаюсь крылат
в гордых этих стенах,
чтоб отрыть заветный клад
знаний драгоценных!
к оглавлению |
ОРФЕЙ В АДУ
Свадьбу справляют они - погляди-ка -
славный Орфей и его Эвридика.
Вдруг укусила невесту змея...
Кончено дело! Погибла семья.
Бедный Орфей заклинает владыку...
Где там! В могилу несут Эвридику.
Быстро вершится обряд похорон.
Чистую деву увозит Харон.
Плачет Орфей, озирается дико:
"Ах, дорогая моя Эвридика!.."
Но Эвридика не слышит его:
ей не поможет уже ничего.
"Ах, ты была мне мила и любезна...
Впрочем, я вижу, рыдать бесполезно.
Надо придумать какой-нибудь трюк.
Только б не выронить лиру из рук.
Очень возможно, что силой искусства
я пробудить благородные чувства
в царстве теней у Плутона смогу
и Эвридике моей помогу..."
Стоит во имя любви потрудиться!..
Быстро Орфей в свою лодку садится
и через час, переплыв Ахерон,
в царство вступает, где правит Плутон.
Вот он, прильнувши к подножию трона,
звуками струн ублажает Плутона
и восклицает: "Владыка владык!
Ты справедлив! Ты могуч и велик!
Смертные, мы твоей воле подвластны.
Те, кто удачливы или несчастны,
те, кто богаты, и те, кто бедны,
все мы предстать пред тобою должны.
Все мы - будь женщины мы иль мужчины -
не избежим неминучей кончины,
я понимаю, что каждый из нас
землю покинет в назначенный час,
чтобы прийти под подземные своды...
Но не болезнь, не законы природы,
не прегрешенья, не раны в бою
ныне сгубили невесту мою.
О, неужели загробное царство
примет невинную жертву коварства?!
О, неужель тебе не тяжела
та, что до старости не дожила?!
Так повели же с высокого кресла,
чтобы моя Эвридика воскресла,
и, преисполнясь добра и любви,
чудо великое миру яви.
Платой за это мое песнопенье
пусть мне послужит ее воскресенье.
Сделай, о, сделай счастливыми нас -
пусть не на вечность! Хотя бы на час!
Пусть не на час! На мгновенье хотя бы!
Будь милосерд, снисходителен, дабы,
сладостный миг ощутивши вдвоем,
Мы убедились в величье твоем!
Верь, что тотчас же, по первому зову,
мы в твое лоно вернуться готовы
и из твоих благороднейших рук
примем покорно любую из мук!"
к оглавлению |
РАЗДОР МЕЖДУ ЧТЕНИЕМ КНИГ И ЛЮБОВЬЮ
Преуспев в учении,
я, посредством книг,
в беспрестанном чтении
мудрости достиг.
Но, сие учение
в муках одолев,
я познал влечение
к ласкам жарких дев.
И, забросив чтение,
тешу плоть свою:
нынче предпочтение
девам отдаю.
Да... И тем не менее
(хоть в любви везет)
тайны червь сомнения
сердце мне грызет.
Что мне, - по течению
безрассудно плыть
иль, вернувшись к чтению,
гением прослыть?
Ну а развлечения
бросив целиком,
можно стать из гения
круглым дураком!
"Только через чтение
к счастью путь лежит!" -
в крайнем огорчении
разум мой брюзжит.
"Быть рабом учения
глупо чересчур", -
не без огорчения
шепчет мне Амур.
"Слышишь! Прочь смущения!
Розы жизни рви!
Радость ощущения -
в воле и в любви..."
В дивном озарении
начертал Господь,
чтоб сошлись в борении
разум, дух и плоть.
к оглавлению |
Шляпу стибрил у меня
жулик и притвора.
Все благие небеса,
покарайте вора!
Пусть мерзавца загрызет
псов бродячих свора!
Пусть злодей не избежит
Божья приговора!
Да познает негодяй
вкус кнута и плетки,
Чтобы грудь и спину жгло
пламенем чесотки!
Пусть он мается в жару,
чахнет от чахотки.
Да изжарит подлеца
черт на сковородке!
Пусть он бродит по земле
смертника понурей,
Пусть расплата на него
грянет снежной бурей!
Пусть в ушах его гремит
жуткий хохот фурий.
Пусть его не защитит
даже сам Меркурий!
Пусть спалит Господень гнев
дом его пожаром,
Пусть его сразит судьба
молнии ударом!
Стань отныне для него
каждый сон кошмаром,
Чтобы знал, что воровство
не проходит даром!
Сделай, Господи, чтоб он
полным истуканом
на экзамене предстал
пред самим деканом.
Положи, Господь, предел
кражам окаянным
и, пожалуйста, не верь
клятвам покаянным!
к оглавлению |
|
Был я молод, был я знатен,
был я девушкам приятен,
был силен, что твой Ахилл,
а теперь я стар и хил.
Был богатым, стал я нищим,
стал весь мир моим жилищем,
горбясь, по миру брожу,
весь от холода дрожу.
Хворь в дугу меня согнула,
смерть мне в очи заглянула.
Плащ изодран. Голод лют.
Ни черта не подают.
Люди волки, люди звери...
Я, возросший на Гомере,
я, былой избранник муз,
волочу проклятья груз.
Зренье чахнет, дух мой слабнет,
тело немощное зябнет,
еле теплится душа,
а в кармане — ни шиша!
До чего ж мне, братцы, худо!
Скоро я уйду отсюда
и покину здешний мир,
что столь злобен, глуп и сир.
к оглавлению |
Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков.
Собрались в трактире гости.
Этот пьет, тот - жарит в кости.
Этот - глянь - продулся в пух,
у того - кошель разбух,
Всё зависит от удачи!
Как же может быть иначе?!
Потому что нет средь нас
лихоимцев и пролаз.
Ах, ни капельки, поверьте,
нам не выпить после смерти,
и звучит наш первый тост:
"Эй! Хватай-ка жизнь за хвост!.."
Тост второй: "На этом свете
все народы - Божьи дети.
Кто живет, тот должен жить,
крепко с братьями дружить.
Бахус учит неизменно:
"Пьяным - море по колено!"
И звучит в кабацком хоре
третий тост: "За тех, кто в море!"
Раздается тост четвертый:
"Постных трезвенников - к черту!"
Раздается пятый клич:
"Честных пьяниц возвеличь!"
Клич шестой: "За тех, кто зелье
предпочел сиденью в келье
и сбежал от упырей
из святых монастырей!"
"Слава добрым пивоварам,
раздающим пиво даром!" -
всею дружною семьей
мы горланим тост седьмой.
Пьет народ мужской и женский,
городской и деревенский,
пьют глупцы и мудрецы,
пьют транжиры и скупцы,
пьют скопцы и пьют гуляки,
миротворцы и вояки,
бедняки и богачи,
пациенты и врачи.
Пьют бродяги, пьют вельможи,
люди всех оттенков кожи,
слуги пьют и господа,
села пьют и города.
Пьет безусый, пьет усатый,
лысый пьет и волосатый,
пьет студент, и пьет декан,
карлик пьет и великан!
Пьет монахиня и шлюха,
пьет столетняя старуха,
пьет столетний старый дед, -
словом, пьет весь белый свет!
Всё пропьем мы без остатка.
Горек хмель, а пьется сладко.
Сладко горькое питье!
Горько постное житье...
к оглавлению |
ЗАВЕЩАНИЕ
Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!
Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложат муки ада!
Пусть у дьявола в когтях
корчатся на пытке
те, кто злобно отвергал
крепкие напитки!
Но у Господа зато
есть вино в избытке
для пропивших в кабаках
все свои пожитки!"
Ах, винишко, эх, винцо,
vinum, vini, vino!..
Ты сильно, как богатырь,
как дитя, невинно!
Да прославится Господь,
сотворивший вина,
повелевший пить до дна -
не до половины!
Вольно, весело я шел
по земным просторам,
кабаки предпочитал
храмам и соборам,
и за то в мой смертный час,
с увлажненным взором:
"Со святыми упокой!" -
гряньте дружным хором!
к оглавлению |
ИСПОВЕДЬ АРХИПИИТА КЁЛЬНСКОГО
С чувством жгучего стыда
я, чей грех безмерен,
покаяние свое
огласить намерен.
Был я молод, был я глуп,
был я легковерен,
в наслаждениях мирских
часто неумерен.
Человеку нужен дом,
словно камень, прочный,
а меня судьба несла,
что ручей проточный,
влек меня бродяжий дух,
вольный дух порочный,
гнал, как гонит ураган
листик одиночный.
Как без кормчего ладья
в море ошалелом,
я мотался день-деньской
по земным пределам.
Что б сидеть мне взаперти?
Что б заняться делом?
Нет! К трактирщикам бегу
или к виноделам.
Я унылую тоску
ненавидел сроду,
но зато предпочитал
радость и свободу
и Венере был готов
жизнь отдать в угоду,
потому что для меня
девки — слаще меду!
Не хотел я с юных дней
маяться в заботе —
для спасения души,
позабыв о плоти.
Закружившись во хмелю,
как в водовороте,
я вещал, что в небесах
благ не обретете!
О, как злились на меня
жирные прелаты,
те, что постникам сулят
райские палаты.
Только в чем, скажите, в чем
люди виноваты,
если пламенем любви
их сердца объяты?!
Разве можно в кандалы
заковать природу?
Разве можно превратить
юношу в колоду?
Разве кутаются в плащ
в теплую погоду?
Разве может пить школяр
не вино, а воду?!
Ах, когда б я в Кёльне был
не архипиитом,
а Тезеевым сынком —
скромным Ипполитом,
все равно бы я примкнул
к здешним волокитам,
отличаясь от других
волчьим аппетитом.
За картежною игрой
провожу я ночки
и встаю из-за стола,
скажем, без сорочки.
Все продуто до гроша!
Пусто в кошелечке.
Но в душе моей звенят
золотые строчки.
Эти песни мне всего
на земле дороже:
то бросает в жар от них,
то — озноб по коже.
Пусть в харчевне я помру,
но на смертном ложе
над поэтом-школяром
смилуйся, о Боже!
Существуют на земле
всякие поэты:
те залезли, что кроты,
в норы-кабинеты.
Как убийственно скучны
их стихи-обеты,
их молитвы, что огнем
чувства не согреты.
Этим книжникам претят
ярость поединка,
гомон уличной толпы,
гул и гогот рынка;
жизнь для этих мудрецов -
узкая тропинка,
и таится в их стихах
пресная начинка.
Не содержат их стихи
драгоценной соли:
нет в них света и тепла,
радости и боли...
Сидя в кресле, на заду
натирать мозоли?!
О, избавь меня, Господь,
от подобной роли!
Для меня стихи — вино!
Пью единым духом!
Я бездарен, как чурбан,
если в глотке сухо.
Не могу я сочинять
на пустое брюхо.
Но Овидием себе
я кажусь под мухой.
Эх, друзья мои, друзья!
Ведь под этим небом
жив на свете человек
не единым хлебом.
Значит, выпьем, вопреки
лицемерным требам,
в дружбе с песней и вином,
с Бахусом и Фебом...
Надо исповедь сию
завершать, пожалуй.
Милосердие свое
мне, Господь, пожалуй.
Всемогущий, не отринь
просьбы запоздалой!
Снисходительность яви,
добротой побалуй.
Отпусти грехи, отец,
блудному сыночку.
Не спеши его казнить —
дай ему отсрочку.
Но прерви его стихов
длинную цепочку,
ведь иначе он никак
не поставит точку.
к оглавлению |
ФЛОРА И ФИЛИДА
В час, когда сползла с земли
снежная хламида,
и вернула нам весну
добрая планида,
и запели соловьи,
как свирель Давида, —
пробудились на заре
Флора и Филида.
Две подружки, две сестры,
приоткрыли глазки.
А кругом весна цвела,
как в волшебной сказке.
Расточал веселый май
радужные краски,
полный света и любви,
радости и ласки.
В поле девушки пошли,
чтоб в уединенье
полной грудью воспринять
жизни пробужденье.
В лад стучали их сердца,
в дружном единенье,
устремляя к небесам
песнь благодаренья.
Ax, Филида хороша!
Ax, прекрасна Флора!
Упоительный нектар
для души и взора.
Улыбалась им светло
юная Аврора...
Вдруг затеяли они
нечто вроде спора.
Меж подружками и впрямь
спор возник горячий.
Озадачили себя
девушки задачей:
кто искуснее в любви,
награжден удачей —
рыцарь, воин удалой,
иль школяр бродячий?
Да, не легкий задают
девушки вопросец
(он пожалуй бы смутил
и порфироносиц), —
две морщинки пролегли
возле переносиц;
кто желаннее: студент
или крестоносец?
«Ах, — Филида говорит, —
сложно мир устроен:
нас оружием своим
защищает воин.
Как он горд, как справедлив,
как красив, как строен
и поэтому любви
девичьей достоин!»
Тут подружке дорогой
Флора возражает:
«Выбор твой меня — увы! —
просто поражает.
Бедным людям из-за войн
голод угрожает.
Ведь не зря повсюду
жизнь страшно дорожает.
Распроклятая война
хуже всякой муки:
разорения и смерть,
годы злой разлуки.
Ах, дружок! В людской крови
рыцарские руки.
Нет! Куда милей студент —
честный жрец науки!»
Тут Филида говорит:
«Дорогая Флора,
рыцарь мой не заслужил
твоего укора.
Ну а кто избранник твой?
Пьяница! Обжора!
Брр! Избавь тебя Господь
от сего позора!
Чтят бродяги-школяры
бредни Эпикура.
Голодранцам дорога
собственная шкура.
Бочек пива и вина
алчет их натура.
Ах! Студента полюбить
может только дура.
Или по сердцу тебе
эти вертопрахи —
недоучки, болтуны,
беглые монахи?
Молью трачены штаны,
продраны рубахи...
Я бы лучше предпочла
помереть на плахе.
Что касается любви,
тут не жди проворства.
Не способствуют страстям
пьянство и обжорство.
Все их пылкие слова —
лишь одно притворство.
Плоть не стоит ничего,
если сердце черство.
Ну, а рыцарь неохоч
до гульбы трактирной.
Плоть он не обременил
грузом пищи жирной.
Он иной утехой сыт —
битвою турнирной,
и всю ночь готов не спать,
внемля песне лирной».
Флора молвила в ответ:
«Ты права, подружка.
Что для рыцарей — турнир,
то для них — пирушка.
Шпага рыцарю нужна,
а студенту — кружка.
Для одних война — разор,
для других —кормушка.
Хоть подвыпивший студент
часто озорует,
он чужого не берет,
сроду не ворует.
Мед, и пиво, и вино
Бог ему дарует:
жизнь дается только раз,
пусть, мол, попирует!
Там, в харчевне, на столах
кушаний навалом!
Правда, смолоду школяр
обрастает салом,
но не выглядит зато
хмурым и усталым,
и горяч он, не в пример
неким самохвалам!
Проку я не вижу в том,
что твой рыцарь тощий
удивительно похож
на живые мощи.
В изможденных телесах
нет любовной мощи.
Так что глупо с ним ходить
в глубь зеленой рощи.
Он, в святой любви клянясь,
в грудь себя ударит,
но колечка никогда
милой не подарит,
потому что рыцарь твой —
скопидом и скаред.
А школяр свое добро
мигом разбазарит!
Но, послушай, милый друг, —
продолжала Флора, —
мы до вечера, видать,
не окончим спора.
И поскольку нам любовь —
верная опора,
то, я думаю, Амур
нас рассудит скоро».
Поскакали в тот же миг,
не тая обиды,
две подружки, две сестры,
две богини с виду.
Флора скачет на коне,
на осле — Филида.
И рассудит их Амур
лучше, чем Фемида.
Находились целый день
девушки в дороге,
оказавшись наконец
в царственном чертоге.
Свадьбу светлую свою
там справляли боги,
и Юпитер их встречал
прямо на пороге.
Вот в какие довелось
им пробраться сферы:
у Юноны побывать,
также у Цереры.
Приглашали их к столу
боги-кавалеры.
Бахус первый свой бокал
выпил в честь Венеры.
Там не выглядел никто
скучным и понурым.
Каждый был весельчаком,
каждый — балагуром.
И амурчики, кружась
над самим Амуром,
улыбались нашим двум
девам белокурым.
И тогда сказал Амур:
«Боги и богини!
Чтобы нам не оставлять
девушек в кручине,
разрешить нелегкий спор
нам придется ныне.
Впрочем, спор-то их возник
по простой причине.
Ждут красавицы от нас
точного ответа:
кто достойнее любви,
ласки и привета,
грозный рыцарь, что мечом
покорил полсвета,
или бесприютный сын
университета?
Ну, так вот вам мой ответ,
дорогие дети:
по законам естества
надо жить на свете,
плоть и дух не изнурять,
сидя на диете,
чтобы к немощной тоске
не попасться в сети.
Кто, скажите, в кабаках
нынче верховодит,
веселится, но при том
с книгой дружбу водит
и, в согласье с естеством,
зря не колобродит?
Значит, рыцаря студент
явно превосходит!»
Убедили наших дев
эти аргументы.
Раздались со всех сторон
тут аплодисменты.
Стяги пестрые взвились,
запестрели ленты.
Так пускай во все века
славятся студенты!
к оглавлению |
ДОБРОЕ СТАРОЕ ВРЕМЯ
Вершина знаний, мысли цвет, -
таким был университет.
А нынче, волею судеб,
он превращается в вертеп.
Гуляют, бражничают, жрут,
книг сроду в руки не берут,
для шалопая-школяра
ученье - вроде бы игра.
В былые дни такой пострел
всю жизнь над книжками потел,
и обучался он - учти -
до девяноста лет почти.
Ну, а теперь - за десять лет
кончают университет
и в жизнь выходят потому
не научившись ничему!
При этом наглости у них
хватает поучать других.
Нет! Прочь гоните от дверей
таких слепых поводырей.
Неоперившихся птенцов
пускают наставлять юнцов!
Барашек, мантию надев,
решил, что он ученый лев!
Смотри: сидят, упившись в дым,
Григорий и Иероним
и, сотрясая небеса,
друг друга рвут за волоса.
Ужель блаженный Августин
погряз в гнуснейшей из трясин?
Неужто мудрость всех веков
свелась к распутству кабаков?!
Мария с Марфой, это вы ль?
Что с вами, Лия и Рахиль?
Как смеет гнилозубый хлюст
касаться чистых ваших уст?!
О добродетельный Катон!
Ты - даже ты! - попал в притон
и предназначен тешить слух
пропойц, картежников и шлюх.
То гордый дух былых времен
распят, осмеян, искажен.
Здесь бредни мудростью слывут,
а мудрость глупостью зовут!
С каких же, объясните, пор
ученье - блажь, прилежность - вздор?
Но если названное - тлен,
что вы предложите взамен?!
Эх, молодые господа,
побойтесь Страшного суда!
Прощенья станете просить -
да кто захочет вас простить?!
к оглавлению |
НИЩИЙ СТУДЕНТ
Я кочующий школяр...
На меня судьбина
свой обрушила удар,
что твоя дубина.
Не для суетной тщеты,
не для развлеченья -
из-за горькой нищеты
бросил я ученье.
На осеннем холоду,
лихорадкой мучим,
в драном плащике бреду
под дождем колючим.
В церковь хлынула толпа,
долго длится месса.
Только слушаю попа
я без интереса.
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает.
Подари, святой отец,
мне свою сутану,
и тогда я наконец
мерзнуть перестану.
А за душеньку твою
я поставлю свечку,
чтоб Господь тебе в раю
подыскал местечко.
к оглавлению |
СНЕЖНОЕ ДИТЯ
Я расскажу вам, не шутя,
рассказ про снежное дитя...
Жила-была на свете баба —
жена доверчивого шваба.
Был этот шваб купцом, видать.
Ему случалось покидать
пределы города Констанца.
Уедет — в доме смех да танцы.
Муж далеко. Зато жена
толпой гуляк окружена,
ватагой странствующих мимов,
шутов, вагантов, пилигримов.
Ну, словом, благородный дом
был превращен в сплошной Содом.
Не удивительно, что вскоре,
покуда муж болтался в море,
раздулось брюхо у жены
(тут объясненья не нужны),
и, как велит закон природы,
в урочный час случились роды,
явился сын на белый свет...
Затем прошло еще пять лет...
Но вот, закончивши торговлю,
под обесчещенную кровлю
из дальних странствий прибыл муж.
Глядит: ребенок! Что за чушь?!
«Откуда взялся сей мальчишка?!»
Дрожит жена: «Теперь мне крышка».
Но тут же, хитрости полна,
Затараторила она:
«Ах, обо мне не думай худо!
Случилось истинное чудо,
какого не было вовек:
сей мальчик — снежный человек!
Гуляла в Альпах я однажды,
и вдруг занемогла от жажды,
взяла кусочек снега в рот, —
и вскоре стал расти живот.
О, страх, о, ужас! Из-за льдышки
я стала матерью мальчишки.
Считай, что снег его зачал...»
Супруг послушал, помолчал,
а через два иль три годочка
с собой взял в плаванье сыночка
и, встретив первого купца,
за талер продал сорванца.
Потом вернулся он к супруге:
«Мы были с мальчиком на юге,
а там ужасный солнцепек.
Вдруг вижу: парень-то потек
и тут же превратился в лужу,
чтоб ты... не изменяла мужу!»
Сию историю должна
запомнить всякая жена.
Им, бабам, хитрости хватает,
но снег всегда на солнце тает!
к оглавлению |
ОРДЕН ВАГАНТОВ
«Эй, - раздался светлый зов,
началось веселье!
Поп, забудь про часослов!
Прочь, монах, из кельи!»
Сам профессор, как школяр,
выбежал из класса,
ощутив священный жар
сладостного часа.
Будет ныне учрежден
наш союз вагантов
для людей любых племен,
званий и талантов.
Все — храбрец ты или трус,
олух или гений —
принимаются в союз
без ограничений.
«Каждый добрый человек,—
сказано в уставе,—
немец, турок или грек
стать вагантом вправе».
Признаешь ли ты Христа,—
это нам не важно,
лишь была б душа чиста,
сердце не продажно.
Все желанны, все равны,
к нам вступая в братство,
невзирая па чины,
титулы, богатство.
Паша вера — не в псалмах!
Господа мы славим
тем, что в горе и в слезах
брата не оставим.
Кто для ближнего готов
спять с себя рубаху,
восприми наш братский зов,
к нам спеши без страху!
Наша вольная семья —
враг поповской швали.
Вера здесь у пас — своя,
здесь — свои скрижали!
Милосердье — наш закон
для слепых и зрячих,
для сиятельных персон и
шутов бродячих,
для калек и для сирот,
тех, что в день дождливый
палкой гонит от ворот
поп христолюбивый;
для отцветших стариков,
для юнцов цветущих,
для богатых мужиков
и для неимущих,
для судейских и воров,
проклятых веками,
для седых профессоров
с их учениками,
для пропойц и забулдыг,
дрыхнущих в канавах,
для творцов заумных книг,
правых и неправых,
для горбатых и прямых,
сильных и убогих,
для безногих и хромых и
для быстроногих.
Для молящихся глупцов
с их дурацкой верой,
для пропащих молодцов,
тронутых Венерой,
для попои и прихожан,
для детей и старцев,
для венгерцев и славян,
швабов и баварцев.
От монарха самого
до бездомной голи —
люди мы, и оттого
все достойны воли,
состраданья и тепла
с целью не напрасной,
а чтоб в мире жизнь была
истинно прекрасной.
Верен богу наш союз
без богослужений,
с сердца сбрасывая груз
тьмы и унижений.
Хочешь к всенощной пойти,
чтоб спастись от скверны?
Но при этом, по пути,
не минуй таверны.
Свечи яркие горят,
дуют музыканты:
то свершают свой обряд
вольные ваганты.
Стены ходят ходуном,
пробки — вон из бочек!
Хорошо запить вином
лакомый кусочек!
Жизнь на свете хороша,
коль душа свободна,
а свободная душа господу угодна.
Не прогневайся, господь!
Это справедливо,
чтобы немощную плоть
укрепляло пиво.
Но до гробовой доски
в ордене вагантов
презирают щегольски
разодетых франтов.
Не помеха драный плащ,
чтоб пленять красоток,
а иной плясун блестящ
даже без подметок.
К тем, кто бос, и к тем, кто гол,
будем благосклонны:
на двоих — один камзол,
даже панталоны!
Но какая благодать,
не жалея денег,
другу милому отдать
свой последний пфенниг!
Пусть пропьет и пусть проест,
пусть продует в кости!
Воспретил наш манифест
проявленья злости.
В сотни дружеских сердец
верность мы вселяем,
ибо козлищ от овец
мы не отделяем.
к оглавлению |
ВЫХОДИ В ПРИВОЛЬНЫЙ МИР
Выходи в привольный мир
К черту пыльных книжек хлам
Наша родина - трактир.
Нам пивная - божий храм.
Ночь проведши за стаканом,
Не грешно упиться в дым.
Добродетель - стариканам
Безрассудство - молодым
Жизнь умчится, как вода,
Смерть не даст отсрочки.
Не вернуться никогда
Вешние денечки.
Май отблещет, отзвенит -
Быстро осень подойдет
И тебя обременит
Грузом старческих забот.
Плоть зачахнет, кровь заглохнет,
От тоски изноет грудь,
Сердце бедное иссохнет,
Заметет метелбю путь.
Жизнь умчится, как вода,
Смерть не даст отсрочки.
Не вернуться никогда
Вешние денечки.
"Человек - есть божество"
И на жизненном пиру
Я Амура самого
В сотоварищи беру,
На любовную охоту
Выходи, лихой стрелок
Пусть красавицы без счету
Попадут к тебе в силок.
Жизнь умчится, как вода,
Смерть не даст отсрочки.
Не вернуться никогда
Вешние денечки.
Сколько девок молодых,
Сколько во поли цветов.
Сам я в каждую из них
Тут же втюриться готов,
Девки бедрами виляют,
Пляшут в пляске круговой,
Пламя в грудь мою вселяют,
И хожу я сам не свой.
Жизнь умчится, как вода,
Смерть не даст отсрочки.
Не вернуться никогда
Вешние денечки.
к оглавлению |
БЕЗ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ БУТЫЛКИ
Без возлюбленной бутылки
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!
к оглавлению |
СВОЕНРАВНАЯ ПАСТУШКА
Лето зноем полыхало -
солнце жгло, не отдыхало,
все во мне пересыхало.
Тяжко сердце воздыхало...
Где найти бы опахало?
Хоть бы веткой помахало
деревцо какое!
Ах, пришел конец терпенью!..
Но, по Божьему хотенью,
был я скрыт густою тенью
под платановою сенью,
разморен жарой и ленью,
рад нежданному спасенью,
в неге и покое.
Сладкозвучнее свирели
зазывали птичьи трели
в синеве речной купели
ощутить блаженство в теле...
Ах, невиданный доселе,
сущий рай на самом деле
был передо мною!
Так, в краю благоуханном,
не прикрыв себя кафтаном,
на ковре, природой тканном,
возлежал я под платаном.
Вдруг пастушка с дивным станом,
словно посланная Паном,
встала над рекою.
Я вскричал, как от ожога:
- Не пугайся, ради Бога!
Видишь ты не носорога.
Ни к чему твоя тревога.
Дорогая недотрога,
нам с тобой - одна дорога!
Страсть тому виною!
- Нет, - ответила девица, -
мать-старушка станет злиться.
Честной швабке не годится
с кавалерами резвиться.
Может всякое случиться.
Нам придется разлучиться.
Не пойду с тобою!..
к оглавлению |
ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ПАСТУШКА
На заре пастушка шла
берегом, вдоль речки.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Блеяли овечки.
Паствой резвою своей
правила пастушка,
и покорно шли за ней
козлик да телушка.
Вдруг навстречу ей - школяр,
юный оборванец.
У пастушки - как пожар,
на лице румянец.
Платье девушка сняла,
к школяру прижалась.
Пели птицы. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.
к оглавлению |
МОНАХИНЯ
Всей силой сердца своего
я к Господу взывала:
"Казни того, из-за кого
монахиней я стала!"
За монастырскою стеной -
тоска и сумрак вечный.
Так пусть утешен будет мной
хотя бы первый встречный!
И вот, отринув страх и стыд,
я обняла бедняжку...
А Бог поймет, а Бог простит
несчастную монашку.
к оглавлению |
ЛЮБОВЬ К ФИЛОЛОГИИ
О возлюбленной моей
день и ночь мечтаю, -
всем красавицам ее
я предпочитаю.
Лишь о ней одной пишу,
лишь о ней читаю.
Никогда рассудок мой
с ней не расстается;
окрыленный ею дух
к небесам взовьется.
Филологией моя
милая зовется.
Я взираю на нее
восхищенным взором.
Грамматическим мы с ней
заняты разбором.
И меж нами никогда
места нет раздорам.
Смог я мудрости веков
с нею причаститься.
Дорога мне у нее
каждая вещица:
суффикс, префикс ли, падеж,
флексия, частица.
Молвит юноша: "Люблю!" -
полон умиленья.
А для нас "любить" - глагол
первого спряженья.
Ну, а эти "я" и "ты" -
два местоименья.
Можно песни сочинять
о прекрасной даме,
можно прозой говорить
или же стихами,
но при этом надо быть
в дружбе с падежами!
к оглавлению |
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЬ ШКОЛЯРОВ СВОЕМУ УЧИТЕЛЮ
Муж, в науках преуспевший,
безраздельно овладевший
высшей мудростью веков,
силой знания волшебной, -
восприми сей гимн хвалебный
от своих учеников!
Средь жрецов науки славных
нет тебе на свете равных,
наш возлюбленный декан!
Ты могуч и благороден,
сердцем чист, душой свободен,
гордой мыслью - великан!
Всех искусней в красноречье,
обрати свою к нам речь и
наш рассудок просвети!
Помоги благим советом
цели нам достичь на этом
нами избранном пути.
Снова близится полночный
час, как Девой Непорочной
был Господень Сын рожден,
смерть и муку победивший,
в злобном мире утвердивший
милосердия закон.
Так пускай горит над всеми
свет, зажженный в Вифлееме,
под один скликая кров
из мирского океана
многомудрого декана
и беспутных школяров!
к оглавлению |
ПРАЗДНИЧНАЯ ПЕСНЯ
Радость, радость велия!
День настал веселия:
Песнями и пляскою
Встретим залихватскою
День освобождения
От цепей учения!
Школяры, мы яростно
Славим праздник радостный.
Пук тетрадей в сторону,
На съеденье ворону -
Творчество Назоново,
Хлама груз учёного
Пусть знают прочие -
Мы спешим к Венере
И толпой бесчисленной
К ней стучимся в двери!
к оглавлению |
ДЕСЯТЬ КУБКОВ
Первый бокал осушаем -
лишь глотку себе прочищаем,
Выпить надобно дважды
затем, чтоб умерилась жажда.
Но до конца не сгореть ей,
покуда не выпьем по третьей.
Выпьем четвертую чашу -
и мир покажется краше.
Пятую лишь опрокинте -
и разум уже в лабиринте.
Если шестую потянешь -
друзей узнавать перестанешь.
Пьешь седьмую задорно -
а череп, как мельничный жернов.
После бокала восьмого
лежишь и не вымолвишь слово.
После чаши девятой
тебя ужу тащат куда-то.
После десятой рвота,
и вновь начинаешь все счеты.
к оглавлению |
ЛОЖЬ И ЗЛОБА МИРОМ ПРАВЯТ
Ложь и злоба миром правят.
Совесть душат, правду травят,
мертв закон, убита честь,
непотребных дел не счесть.
Заперты, закрыты двери
доброте, любви и вере.
Мудрость учит в наши дни:
укради и обмани!
Друг в беде бросает друга,
на супруга врет супруга,
и торгует братом брат.
Вот какой царит разврат!
«Выдь-ка, милый, на дорожку,
я тебе подставлю ножку», —
ухмыляется ханжа,
нож за пазухой держа.
Что за времечко такое!
Ни порядка, ни покоя,
и Господень Сын у нас
вновь распят, — в который раз!
к оглавлению |
КОЛЕСО ФОРТУНЫ
Слезы катятся из глаз,
Арфы плачут струны.
Посвяшаю свой рассказ
Колесу Фортуны.
Испытал я на себе
Суть его вращения,
Преисполнившись к судьбе
Чувством отвращенья.
Мнил я: вверх меня несет!
Ах, как я ошибся,
Ибо, сверзившись с высот,
Вдребезги расшибся
И, взлетев под небеса,
До вершин почета,
С поворотом колеса
Плюхнулся в болото,
Вот уже другого ввысь
Колесо возносит...
Эй, приятель! Берегись!
Не спасешься! Сбросит!
С нами жизнь - увы и ах! -
Поступает грубо,
И повержена во прах
Гордая Гекуба.
к оглавлению |
Вещание Эпикура
Эпикур вещает зычно:
"Брюху сыту быть прилично!
Брюхо будь моим кумиром,
Жертва брюху - пышным пиром,
Храмом брюху - будь поварня,
В ней же дух святой угарней.
Бог удобный, бог угодный,
Бог, с постом отнюдь не сродный:
Поутру едва он встанет -
Натощак вино он тянет:
В винной чаше он обрящет
Благо, благ небесных слаще.
Чрево божье сановито,
Словно мех, вином налитый,
Тело тучностью прекрасно,
Щеки красны, взоры страстны,
Дух покоен, бодр и весел,
И безмерны силы чресел.
Кто утробу чтит примерно,
Тот Венере служит верно!
Брюху бремя не наскучит,
Хоть порой его и пучит;
Жизнь блаженна, жизнь досужна
Тех, кто с сытым брюхом дружны.
Брюхо кличет: "Прочь сомненье,
Мне единому почтенье!
Чтобы в неге и покое,
Сыто вдвое, пьяно втрое,
Я меж блюда и бокала,
Отдыхая, почивало!"
к оглавлению |
Ах, куда вы скрылись, где вы?
Ах, куда вы скрылись, где вы,
добродетельные девы?
Или вы давным-давно
скопом канули на дно?!
Может, вы держались стойко,
но всесветная попойка,
наших дней распутный дух
превратил вас в грязных шлюх?!
Все предпринятые меры
против происков Венеры,
насаждающей чуму,
не приводят ни к чему.
От соблазнов сих плачевных
застрахован только евнух,
все же прочие - увы -
крайней плотью не мертвы.
Я и сам погряз в соблазнах
и от девок безобразных
оторваться не могу.
Но об этом - ни гугу!..
к оглавлению |
|
